My skin is wearing thin
My heart has turned to black
And I can't get the devil off of my back


Всё должно было закончиться этим. Это был лишь вопрос времени, и время не проблема, если в твоём распоряжении - ТАРДИС и её пилот. В распоряжении Сайбириума они были.

С чего Мастер взял, что Сайбириум проявит уважение к его личным границам и не попытается взять над ним контроль, он сейчас не в состоянии вспомнить и сам, и не только потому что с каждым днём ему всё сложнее мыслить ясно. Есть большая вероятность, что с ясным мышлением у него были проблемы уже тогда, просто иного толка - что ему так невыносимо было превосходство Доктора, что он готов был на что угодно - буквально, на что угодно, - только чтобы хоть немного склонить весы в свою сторону. Ему было плевать тогда на благородство или подлость нового союзника - он просто не рассчитывал, что их союз проживёт так долго. Что он сам - проживёт так долго. В конце концов, он сделал всё для этого. Новая раса киберменов, изготовленная им собственноручно из полуразложившихся трупов убитых им же Повелителей времени? Доктор не могла позволить ему - им - выжить после этого. Не имела права.

Но даже тут Мастер просчитался. Пришлось спасаться бегством, просто чтобы Доктор не восторжествовала хотя бы в этом. Именно тогда, пока он пытался смириться с новой - очередной - неудачей, его гамбит с Сайбириумом выстрелил прямо ему в лицо. Не буквально. А лучше бы так.

Как выяснилось, Сайбириуму пришлась крайне не по вкусу потеря перспективы мирового господства во главе новой киберрасы. Его новый бизнес-план? Провернуть то же самое, только путём многократного вмешательства в таймлайн и - руками Мастера. Мнения Мастера он об этом, разумеется, спрашивать не стал. Будь Сайбириум человеком - гуманоидом, - Мастер решил бы, что тот просто решил таким образом поквитаться за неудачу, но ничего человеческого в искусственном интеллекте не было. С тем же успехом он мог бы рассчитывать на человечность Матрицы. Так что - просто голый расчёт, ничего личного.

Ничего личного в том, что, стоит Мастеру на секунду потерять фокус, он обнаруживает себя на другом конце галактики, два века назад, три тысячелетия спустя, в проводах собственной ТАРДИС, саботирующим чужой корабль, по локоть в чьей-то крови.

Мастер не имеет ничего против саботажа или убийств. С чего бы? Что ему совершенно не по вкусу - это не быть у руля в собственной голове.

Так что он сопротивляется. Запихивает Сайбириум как можно дальше, как можно глубже, там, где ему до руля не добраться. Только вот не учитывает, что из глубин подсознания проклятому AI будет только проще взяться за его, Мастера, перепрошивку. Сны и реальность начинают мешаться друг с другом, даже когда Мастер перестаёт спать. Мастер окончательно перестаёт вести счёт, где и в каком времени он снова отключился и потерял несколько часов. Имеет ли это значение? Он не знает. Однажды Сайбириум добьётся своей цели, и, может, тогда Мастер станет ему не нужен. Может, тогда он вернёт ему контроль. Не стоит ли тогда просто дать ему делать то, что он хочет?..

Это - официальная версия. Это - то, что Мастер старательно думает, пока направляет ТАРДИС к определённому астероиду, где у одного конкретного хакера, говорят, можно за баснословные деньги купить био-вирус, способный убить любую операционку в твоём теле. Созданный для выведения из строя киборгов и так называемых "усовершенствованных людей", конечно, но для Мастера тоже - то, что Доктор прописал. Мастер продолжает думать мысли о смирении и принятии собственной участи, когда находит хакера, когда заставляет его отдать ему вирус, когда убивает его - на этот раз, осознанно. Когда залпом опрокидывает в себя пробирку - тоже. А потом его перемыкает, как компьютер, в который запустили вредоносное ПО, и он кричит от боли до забытия.

Долгая история вкратце - не стоило убивать того хакера, конечно. Стоило запереть его в какой-нибудь изолированной крепости на безлюдной планетке - у Мастера даже была на примете такая с давних времён, - чтобы сидел там и доводил свою игрушку до ума, а не торговал халтурой. Био-вирус помог лишь постольку-поскольку - по крайней мере, теперь в распоряжении Мастера были периоды ясности, в которые ему не нужно было держать себя в непрерывном фокусе, зная, что любое его слово, любая его мысль будет перехвачена врагом в его собственном теле. Обратная сторона медали - эти периоды конечны, и Мастер не всегда успевает отследить их конец. Не успевает собраться. И тогда - провал.

Поэтому он здесь, когда его находит Доктор - на Земле, в Англии начала XIX века, в лондонской кофейне, открытой век с лишним тому назад одним экцентричным греком. Мастер - здесь, пьёт третий кофе подряд, как будто не страдает от вынужденной бессонницы, как будто и так не отпугивает людей нервным неспокойствием и лихорадочным блеском в чёрных глазах. Его ТАРДИС - где-то на космической станции за пять миллионов лет отсюда. Манипулятор временной воронки, с помощью которого он добрался сюда - с наслаждением разбит в щепки сразу по прибытии. Мастер делает очередной глоток с мрачным отчаянием, с отчаянным торжеством: здесь ты ничего не сможешь сделать, думает он про себя, но не себе.

Моргает.

И обнаруживает себя в сумерках у незнакомого ему горящего - догорающего - дома.

Его лёгкие болят от угарного дыма, он надсадно кашляет - и только теперь понимает, что каким-то образом фирменная фарфоровая чашка из той кофейни всё ещё в его руках. Его снова окровавленных руках. Он отпускает её, и она разбивается на крупные осколки под его ногами.

Появление Доктора в тот же момент столь же неожиданно, сколь и абсолютно ожидаемо - по непостижимой логике кошмара, в котором он, видимо, прописался навечно. Мастер растерянно моргает в её разозлённое лицо. Он понятия не имеет, о чём она говорит, но дом в огне рядом наводит на некоторые подозрения. Он смотрит на пламя несколько долгих секунд, пытаясь вспомнить - хоть что-то. Тщетно.

- Я бы не возражал, - хрипло отвечает он ей в конце концов. Но даже сейчас - даже теперь, Рассилон, даже в своём положении - не в состоянии удержаться: - Давно надо было догадаться, что никакой ты не Повелитель времени. Снова слишком поздно, как и всегда.

[indent] За тяжелой, крепкой дверью раздавались какие-то громкие голоса, лишь отдаленно напоминающие спор - будто бы кто-то изо всех сил старался на переходить на крик и говорил куда тише, чем ему хотелось бы.
Гаррет упорно делал вид, что его это все не касается, продолжая вглядываться в ровные строчки на свитках, что скопились на его рабочем столе, и старался не думать о том, что примерно такой же ворох писем ждет его на тумбе прямо за спиной. И ведь это уже те, что прошли тщательную сортировку, и большая часть осела на рабочих столах помощника, начальника городской стражи и прочих чиновников, которых можно было найти в Крепости Наместника.

[indent] Мужчина потер слезящиеся от бесконечных строчек слезных просьб, деловых предложений и уже куда менее тактичных требований, почти угроз, и раздраженно нахмурился, понимая, что шум за дверью его отвлекал уже куда сильнее, чем несколько минут назад. Решив, что на сегодня с него хватит - солнце скрылось за горизонтом добрых полчаса назад, хотя крыши все еще удерживали нежно-золотое свечение, меняя облик города, Гаррет вышел за порог собственного кабинета с лицом, не обещающим ничего хорошего.
Оно оставалось спокойным, но приближенные к Хоуку уже успели научиться различать целую гамму “спокойствия” нового Наместника.

[indent] - Что здесь происходит? - Невозмутимо произнес маг, обводя внимательным взглядом каждого из присутствующих, чуть дольше задерживаясь на лицах храмовников. С ними он старался поддерживать шаткое, острожное перемирие, во многом благодаря младшему брату, но инстинкты, вбитые еще отцом, страхами и опасениями Андерса, подпитанные образом обезображенной гневом и дурманом Мередит, все-таки брали свое.

[indent] - Мы просим об аудиенции…

[indent] - Приемные часы Наместника окончены, - перебил Гаррет, резко останавливая жестом ладони подлетевшего к нему сенешаля, уже готового самому вступить в диалог. Вообще-то, это была именно его обязанность - тормозить особо жаждущих попасть в кабинет Наместника, но тот банально заработался сегодня. А может, не решался вступить в перепалку с храмовниками.

[indent] - Ваш брат просил, - пытался продолжить главный с пышными рыжими усами, но вновь был нагло перебит.

[indent] - Мой брат не лишен дара речи и возможности передвигаться, - отрезал Гаррет, едва заметно погано ухмыляясь. Шум и монотонная работа за целый день его порядком извели, доводя до желания с кем-нибудь поцапаться, чтобы сбросить скопившееся раздражение. - И его персоне всегда рады в Крепости Наместника.

[indent] Льда в тоне Хоука стало куда больше. Храмовник, которого маг несколько раз видел подле брата, неохотно кивнул, задержав внимательный взгляд на Наместнике, и нарочито медленно отступил вместе со своими людьми к лестнице, ведущей на первый ярус крепости.

[indent] С их уходом все, кто толпился в коридоре, едва заметно облегченно выдохнули - все эмоции, расположение и редкие тревоги Хоука причудливым каскадом расползались по его подчиненным, порой передаваясь от одного к другому как болезнь.

[indent] - Мне нужно в Нижний Город, - уже куда расслабленнее заявил мужчина, обращаясь к одному из стражей, просто ставя того в известность, чтобы Наместника не кинулись искать с мабари по всему Киркволлу.

[indent] - Нам вас сопроводить? - С легкой ноткой тревоги обратился к Хоуку один из стражей, тех, кто он набрал совсем недавно и лично, но Гаррет, все еще порядком раздраженный, лишь отмахнулся.

[indent] - Я в состоянии постоять за себя, иначе бы не носил титул Защитника. Или мне не стоит доверять даже тем патрулям, что ходят по улицам Нижнего Города?

[indent] Смерив всех фирменным нечитаемым взглядом, мужчина поправил складки длинного одеяния, и зашагал к выходу из крепости.

***

[indent] Гаррет решил полюбоваться звездами где-нибудь в районе Нижнего Города.

[indent] Не то, чтобы с приходом Хоука к власти, тот резко, всего за пару-тройку дней, стал выглядеть куда как лучше, спрятав всех пьянчуг в темные, тесные закутки между лачугами, а на рынке, полном всякой всячины, начиная с тех же ворованных ремней и амулетов и заканчивая тухлыми помидорами, резко перестали обсчитывать, в надежде содрать с жителей последние медяки.

[indent] Но чище все равно стало. Во всех смыслах. Даже ворье и головорезы, что раньше почти даже не скрывались, едва ли не гордо вышагивая по грязным, пыльным улочкам, пропахшим нечистотами и безнадежностью, сейчас не желали показывать носу из тех мрачных щелей, где предпочитали теперь прятаться и творить свои сомнительные дела, мстительно радуясь, что у Защитника, неожиданно ставшего еще и Наместником, просто не хватает времени.

[indent] Хоук резко повернул, чуть придерживая глубокий капюшон пальцами, чтобы не слетел - совсем недалеко здесь был один из лазов в Клоаку, замаскированный под целое нагромождение складских ящиков, пыльных настолько, что маг не рисковал до них дотрагиваться даже когда Нижний Город был его… не домом. Ночлегом. Не самым приятным периодом в жизни, который он вовсе не старался забыть, как это часто бывает, оставляя для себя как жестокое напоминание. Символ того, откуда он поднялся и чего мог достигнуть.

[indent] Огни “Висельника” замаячили впереди, и Хоук довольно улыбнулся, вовсе не удивившись наличию буквально за углом силуэту уже надравшегося до состояния зеленых соплей работяги из литейного квартала. Благо, он был всего один, но и день был будний. К концу недели местная флора и фауна была представлена куда большим количеством видов.
Как бы Варрик не боролся, поделать с этим у него до сих пор ничего не получалось, а ведь заведение внутри уже не было таким раздолбанным и обшарпанным, как во времена их бурной молодости.

[indent] Хоук уже дернул ручку входной двери на себя, надеясь, что его тут же крепко обнимет родное тепло “Висельника”, но царящий внутри хаос и шум скорее ударили мага наотмашь, на несколько мгновений заставляя пораженно замереть на пороге.

[indent] - Что здесь… происходит? - Уже не в первый раз за этот вечер поинтересовался Хоук совершенно спокойно своими тихим, низким голосом, широко оглядывая теплый зал “Висельника”, где в свое время было проведено немало звонких вечеров, большинство из которых заканчивалось паломничеством в лечебницу Андерса - за порцией зелья, помогающего справиться с жестоким похмельем.

[indent] Весь нестройный, беспокойный шум множества голосов, многие из которых уже призывали к радикальному разрешению конфликта, причин которых Гаррет до сих пор не мог понять, мгновенно стих, а взгляды, даже те, что были щедро наполнены хмелем, обратились к порогу таверны.

[indent] Пораженные, удивленные, где-то даже тронутые безотчетным страхом. Среди собравшейся здесь бескультурной публики хватало мелких преступников, которым было чего бояться, особенно Наместника, о котором за последние годы, не без помощи Варрика Тетраса, стало ходить все больше самых неожиданных слухов. Гаррет их даже не всегда пресекал - иногда они действительно играли на руку.

[indent] На кончиках пальцев, затянутых в крепкую кожаную перчатку, едва-едва заплясало бледно-лиловое сияние, готовое в любой момент оформиться в настоящий разряд, способный поразить цель за считанное мгновение, какой бы ловкой она не была.

[indent] Гаррет быстро определил зачинщика, зацепившись взглядом за верткую фигуру в стремительно редеющем круге почти в самом центре таверны, одновременно чувствуя, как все еще удерживаемое между пальцев заклинание уже начинает ощутимо покалывать кожу прямо через перчатку.
Он узнал и острые уши, и смуглую кожу, и пресловутые светлые волосы, которые надежно врезались в память еще тогда - видит Создатель, Гаррет всегда был падок на блондинов.

[indent] Появление Зеврана было неожиданным, отдающим дурнотой знаком, и запах крови, который отчетливо ощущал Гаррет, хищно раздувая ноздри, тут был вовсе не при чем.

[indent] - На выход. Немедленно.

[indent] Слова Гаррет буквально прорычал, лихорадочно перебирая в голове варианты, крайне сожалея, что верная Авелин, способная прикрыть все авантюры Хоука после многочасовых нотаций, сейчас находится не в городе.
Тревога оказалась излишней - все в таверне были напуганы достаточно, чтобы задавать лишних вопросов и требовать немедленного правосудия от Наместника здесь и сейчас, так что стоило эльфу сделать шаг по направлению к выходу, мигом протрезвевший люд бросился оказывать помощь идиоту, который, если честно, сам нарвался на клинок в горле.

[indent] Хоук лишь хмыкнул, в последнюю секунду меняя положение пальцев, набрасывая на просторный зал что-то наподобие легкого морока, младшего брата “энтропического ужаса”. Это вполне должно было хватить, чтобы произошедшее списали на горячечный бред, вызванный слишком большим количеством эля и медовухи.

[indent] - Какого хрена ты здесь делаешь? - Зашипел мужчина прямо на ухо эльфу, стоило им оказаться на улице. Для серьезности своего недовольства Гаррет еще и крепко сжал плечо, прижимая Ворона к стене.

панталоне знает — ему нужно чувствовать себя нормально, ему необходимо чувствовать себя почти что особенным перед тем, как он закрывает и открывает глаза. панталоне знает — здесь, сейчас, он едва ли не единственный предвестник без глаза бога, без порчи. он не отмечен богами, которые словно бы издеваются над ним — говорят, что он не достиг того, чего достигли многие другие и у богача сжимаются пальцы в кулаки — до боли, до крови под ногтями, когда они впиваются в собственные ладони сильнее.

панталоне хочет быть если не особенным, то иметь силу. сейчас все, на что он может полагаться — что его не убьют в подворотне; что у него есть навыки боя; что он слишком важная фигура, ведь он управляет деньгами, но он устает от этого. и когда он приходит к дотторе — он не говорит больше о том, что ему что-то нужно. когда он приходит к дотторе — они трахаются, они спят вместе, они говорят обо всем, кроме глаза бога или порчи.

но панталоне думает — если я сделаю больше, я обязательно его получу; но все выходит совсем не так и он зажмуривает глаза, потому что ничего в жизни не идет так, как хотелось бы только тебе. и он это знает — знает, как пахнет бедность, как пахнут стоки и какого это — быть без денег там, где деньги ценятся больше всего. но именно сейчас он понимает слишком четко — он добился многого, но, видимо, недостаточно. и, кажется, так думает не только он.

когда панталоне открывает глаза — перед ним нет больше высокого потолка и удобной постели, перед ним только люди в масках, которых он никогда раньше не видел. лица без улыбок, которые не говорят с ним, которые ничего ему не объясняют и не собираются — он дергает руками, но они оказываются прикованными. ему никто ничего не говорит и он лишь краем уха слышит разговоры о том, что царица, видимо, не слишком уж сильно его жалует, раз дала такой приказ. и внутри все замирает. ему хочется вырваться, хочется спросить какого черта, но он остается обездвижен.

а потом мир вращается и он понимает — то, к чему он оказывается прикован, укладывают в горизонтальную поверхность и ему что-то колят. что? он не знает, но тело бросает в жар. не такой, какой он испытывает с дотторе — совершенно другой. нездоровый. и сердце начинает кровь качать слишком быстро для того, чтобы это было правдой; а потом он чувствует боль. ни с чем не сравнимую боль, от которой выламывает позвоночник, от которой, кажется, он может сломать себе несколько костей и ему в рот запихивают что-то — видимо, чтобы не откусил свой язык, а потом

панталоне впервые позволяет себе кричать, ощущая как что-то холодное сжимает его сердце и желудок; панталоне кричит, потому что только так он может держать себя в сознании. панталоне кричит и ничего не видит перед собой — ни людей, что двигаются как тени, ни того, что они шевелят губами. кажется, они почти что все на одно лицо, но ему все равно. панталоне просто позволяет себе упасть во мрак.

а потом это становится почти рутиной — его приводят в сознание, проверяют жив он или нет, и снова все по новой. кровь, боль, слезы, пот. его волосы давно сбились и теперь прилипают ко всему. его тело исколото иголками, челюсть сводит от того, как сильно он вцепляется в эту чертову штуку между зубов и все, что панталоне слышит:

— неудача. пробуем еще раз.

и, кажется, только на границе перед тем, как потерять сознание окончательно, он видит знакомую фигуру дотторе.

[indent] Затылок все ещё болит от удара, а ощущение плавного головокружение, которое тянет все тело на землю переходит уже все границы. Безусловно хочется просто лечь на пол и пролежать так часов двенадцать, чтобы никто не трогал, никто не звал, и ничего от нее не требовал.
Только вот одно желание перекрывается другим, тем самым жгучим и ненавистным, где её тонкие пальцы с обломанными ногтями вцепляются в морду предателя и расцарапывают её до мяса – другими методами борьбы, Кларисса, к сожалению, не владела, а сбить самодовольную рожу Верлока хотелось уж очень сильно.
[indent] Дрожь от увиденного в зале ещё не прошла, а гнев воцарившейся в сердце улечься не успел. Куда там. Ей бы быть такой же сильной как Джейс и невероятно ловкой как Изабель, тогда, быть может, справиться со странным парнем с чересчур выкрашенным в черные волосы получилось бы в сотню раз быстрее. Хотя. В глазах все ещё застыла картина, как брата, словно тряпичную куклу, легко и не прилагая особых усилий, отбрасывают в стену. Сколько силы в этом парне? От этого на плечах выступают темные синяки? Оттого, что он с ужасающей силой вцепился в нее?
[indent] По итогу у нее новый виток концертной деятельности прямо перед глазами, едва удерживаемая дрожь в плечах, мама перед носом, и отец, в каких-то паре шагов от нее.
Клэри угрюмо сверлит умиротворенное лицо матери взглядом, и пытается понять, как же так вышло… Ах да, там же никого не было, её так легко было украсть.
[indent] - Какой семьи? Ты хотя бы понимаешь значение этого слово? – устало цедит Клэри, практически не смотря на так называемого «отца», - Знаешь, прочитать в гугле понятие слова – ещё не значит правильно понять его, - теперь же она позволяет себе выпрямиться и очень гордо озарить своим ликом Валентина.
Он словно издевался, словно игрался с собственными детьми, устраивая подобное каждый раз. Правда сейчас Кларисса посчитала себя несчастными хомячком, исполняющим трюки раз за разом, когда ему скажут заветные слова. Что ей нужно сделать? Изрисовать маму рунами досмерти? Какими рунами? Это словно так просто сделать.
[indent] Руны приходили на ум совершенно внезапно, так, словно именно сейчас было то время, когда им стоило появиться у нее в голове. Но разве необходимая руна не могла прийти ещё раньше, чтобы Фрэй не изобретала велосипед, не кидалась в порталы, и не искала старинные кулинарные книги в поисках необходимого?
[indent] - Я просто поражаюсь, как можно быть таким… таким… ничего не чувствующим! Тебе ведь абсолютно плевать – на меня, на маму, на Джейса, - она не выдерживает выдает все, что в голове, отгоняя от нее очередную глупую попытку что-то исправить и сделать. У нее все равно не выйдет помочь маме, так к чему все эти попытки её заставить? Чтобы в очередной раз уколоть, разбить сердце, сделать ещё больнее?
[indent] - Мы для тебя средство достижения целей – все, какая разница что я умею? Я даже не была предметом эксперимента, я ведь получилась – с-л-у-ч-а-й-н-о, - тихо, совсем тихо произносит она, почти не думая опускаясь рядом с мамой, и проводя пальцами по бледной коже руки. Она словно стала ещё бледнее, это отчетливо заметно контрастом между кожей самой Клэри и её. Солнышко все-таки тронуло, отчего и веснушки повыскакивали везде, где только можно.
[indent] Здесь тихо, очень тихо. Едва странные скрипы за дверью, чьи-то шаги все там же, дыхание двух человек, и Джослин, которую совсем не слышно. Сколько раз Клэри представляла, что она больше не дышит? Сколько раз вскакивала в холодном поту на скомканных простынях?
Пять? Двенадцать? Сто пятьдесят?
Клэри смотрит на тонкие пальцы матери, которые в кой-то веки не испачканы краской, смотрит на тонкие линии едва проглядывающихся вен, смотрит внимательно, так плавно движется вверх, словно пытается в уме что-то нарисовать.
Только не выходит. Не так это работает, да и работает ли вообще? В древних рунах есть такая, что исцеляет от любого яда? От любого проклятия? Это звучит слишком прекрасно, но разве можно обладать такой информацией? Не в мире, в котором они живут. Такая руна станет причиной многих бедствий, конфликтов и войн. Но может стоит? Стоит взять стило и попробовать? Ради мамы… и ради попытки сбежать, Клэри бы только заполучить стило и все.
[indent] - И как ты себе это представляешь? Я сейчас изрисую её, и она пробудится, словно принцесса? – сама не верит, точнее не хочет в это верить, потому что сразу же становится досадно, дома она даже не пыталась, точнее боялась причинить куда больший вред. Руны работали непонятно – мысли одни, но эффекты настолько отличающиеся от желания.. А если у мамы будет шок? Или зелье, под которым она находится имеет настолько сильный эффект, что не потерпит никакого вмешательства, - Это опасно, я могу навредить, а твои эксперименты не стоят того, чтобы жертвовать жизнью мамы, - Клэри выпрямляется, поднимается на ноги и встает прямо перед ней спиной, словно закрывая её от всех зол этого мира.

У тебя может быть какая угодно репутация, тебе могут сколько угодно доверять или не доверять, но когда информацию по факту доносят всё-таки именно тебе — это, наверное, и есть прагматичное определение того самого результативного обаяния. Детали не важны.

Следить за путешественником — это вообще-то не цель Кэйя; не изначально и до сих пор не. Просто временами эффективный метод, позволявший обходить пустые траты времени. Слежка также методами альтернативными и, как умудрялся проворачивать капитан, не своими глазами вовсе, почти добровольная, но... Суть не в том.

В Тейвате что-то намечалось. Происходить-то уже происходило, жизнь на месте никогда не стояла, но сейчас речь шла о чём-то серьёзном; масштабном; по-настоящему. Кэйя не брался судить, равносильно ли это тому_событию, связано ли с ним, являлось ли последствием или чем-то отдельным, однако что-то намечалось — точно знал. Вообще знал много, но теперь, когда слишком много не случайностей посыпались то тут, то там, это "знал много" приобретало настолько большое разнообразие смыслов, что хоть зубы стирай от попыток разобраться. Или от ужаса выводов, когда всё-таки удаётся разобраться.

Бард, архоны, путешественник, Шторм, происходящее в Ли Юэ, опять-таки, снова путешественник, опять архонты, везде чёртовы боги, везде что-то глобальное, везде такое... взаимосвязанное и дурное по сути. Разумеется, занимательно; разумеется, Кэйе нравилось; разумеется, он ради чего-то подобного может и жил. А всё-таки. Лиц на сцене слишком мало, а игра их едва ли была честной, ведя к последствиям сомнительным. И если против нечестной игры Олберич, в общем-то, ничего не имел и даже поощрял, ибо не скучно, то к остальному имелись вопросы. Особенно на фоне того, что впервые за долгие годы общая ситуация стала отдавать чем-то очень личным.

Конечно же, Джин в курсе. Путешественник был правда полезным, правда вносил интерес, правда представлял из себя что-то новое, не-случайностью вписанное в его мир, и, наверное, Кэйя был по-своему ему за это благодарен. Как стоило быть благодарным рыцарям Ордена. За то, к примеру, что их капитан щедро позаботился о том, чтобы они всё пропустили; и вернулись домой. Не по частям.

Конечно же, Джин в курсе, и это было хорошо и плохо одновременно. Олберич не слишком загонялся на эту тему, но ради какой-то формальности, что стала привычкой, словно бы нужным якорем, значение оно всё-таи имело. Вот только судя по тому, что та назначила капитану взять с собой "кого-то ещё" — ни черта не понимала, или понимала слишком мало, или понимала не так. Естественно. Потому что Кэйя, увы, понимал не всё, но достаточно, чтобы считать это глупым, непредусмотрительным и поспешным решением. И именно потому, единственно владеющий полученной информацией ака часть верхушки Ордена, совершенно случайно завёл рыцарей на полмили от предполагаемой точки наблюдения; случайно произошёл обвал, разделивший его и рыцарей; случайно самостоятельно оттуда не выбраться, пускай воздуха и хватило бы на несколько суток. Надо доложить, пускай подождут подмоги. Случайности случайны, а две вещи в них точны: никто не умрёт и мешать не будет также — никто.

Следить за путешественником — это вообще-то не цель Кэйя; но одно из средств, что на этот раз вкупе с прежним диалогом дало результат. Путешественник как минимум не соврал, неизменно не имея некоторых мотивов. А значит, дальше Кэйя сам. Тем более что по дороге ему попались монстры, зараженные до одурения, до скрипа зубов знакомыми мотивами. Теми, что прежде Кэйя, стоило попасть в принявший его дом, он встречал так редко, и те, что стали куда более частым явлением с появлением... Да, в общем-то, всего ранее озвученного: бард, путешественник, дракон. Хотя их самих капитан с Орденом Бездны, с Бездной, да даже с Фатуи — не связывал. У него имелись свои теории, куда менее простые, совсем не радужные и путавшие даже его самого. И то знакомое-забытое ощущение, что преследовало Олберича, когда он теперь приближался к месту, оставив рыцарей за "завалом", стоило только увидеть знакомый берет, видимый в ночи и при свете дня... То ощущение, что отдавалось неприятной, раздражавшей и беспокойной пульсацией в глазу, чего не ощущалось бы словно целую вечность; то ощущение, что Кэйя ненавидел, но наяву и в кошмарах не мог отделать от себя, словно оно какой-то едкой точкой застыло в нём и... То самое ощущение, что не давало сомневаться: что-то приближается. И кто-то более чем активно работает над этим. Не суть даже важно кто, а вот возможности... нет, способы воплощать эти возможности — впечатляли. От эстетики пагубности до ужаса перевёрнутого вверх дном мира, лишающего его себя.

Какое-то время Олберич выждал, отсчитывая что-то в голове беззвучными постукиваниями пальцев, а после и сам двинулся в пещеру: Венти непременно успел продвинуться на достаточное расстояние. И, раз пещера не обрушилась ни после нахождения в ней Итэра, ни сейчас, когда бард там, то мужчине также можно последовать примеру. Он готов чем угодно поклясться и сделать ставку на сколько угодно долгую трезвость, что там будет нечто, способное его удивить. Приятно или нет — понятие всегда относительное, как посмотреть. И если бы не то, чем прежде поделился путешественник, Кэйя быть может даже оказался бы выбит их колеи. Если бы перед тем, конечно, смог успешно оказаться не выбитым ловушками (одно удовольствие пробираться, хотя и надоедливо, если честно; упс, даже рухнул не с концами).

Про себя капитан даже присвистнул, уставив взгляд на статую и не отводя его до тех самых пор, пока внимание не привлёк Венти. Если честно, не казавшийся сейчас опасным. Это не самоуверенность Кэйя, просто... посмотрите на него. На его позу, на его на руки. Достаточно увидеть Венти лишь единожды в его "обычном" расположении, чтобы сходу уловить разницу.

Потому, когда взгляд морозного глаза оценил барда, вновь вернулся к статуе. Это правда выглядело серьёзно и даже дико, несмотря на личное отношение к проявлению божественного в мире. Некая грань и... технология? Магия? Что за чары? Подобных установок Кэйя не припоминал. Нет, кто это сделал — то что не первоочередное, даже то, зачем — не настолько важно, как гипотетическая вероятность того, что раз подобное провернули с одной статуей, то могут повторить это с другими. Со всеми другими. И тогда вся эти энергия... оу... оу-у-у. Всё-таки Венти выглядел очень погано, а скелеты внутри капитана назойливо вытанцовывали, желая раскрыться.
Ладно.

- Кэйа? – удивленно пробормотал Венти и осторожно опустил лук. – Что... что ты здесь делаешь?

Поднял руки, улыбаясь. Мол, я не вооружен, о, что вы, с оружием на тех, кто с миром, без паники.

— Заблудился в поисках головной боли, — чуть растянуто и едва играючи, в своей обычной манере выдал Кэйя, приближаясь и к Венти, и к этой штуке соответственно. Богатое же у кого-то воображение, однако; и завидные ресурсы на их воплощение. У его Ордена таких, если честно, едва ли нашлось бы, увы. — Похоже, удачно заблудился, — едва наклонив голову, когда взгляд наконец опустился на Венти так, чтобы застыть на нём. Где-то по краям радужки отражалось то подобие анти-света, что источала статуя.

— Что-то мне подсказывает, что это так не задумано? — изначально, разумеется. Впрочем, по тому, как сие прозвучало, можно было догадаться, что капитан вполне серьёзен в своих намерениях и вести себя будет соответственно.

— Что ты намерен с этим делать? — у Кэйи сотня вопросов, и он не знает, имелись ли ответы у Венти хоть на половину из них. Внешний вид барда не обнадёживал на веру в подобное ни на йоту, вот совсем нет, ну никак, и тем не менее... если объединить их все, то получится один вопрос, что и озвучил. Как хотите, так трактуйте. Тоже тактика.

Забавно: путешественник, бард, Бездна, скверна, Орден, может быть Фатуи. Всё то, за чем следил, что объединял и в чём копался Олберич, снова сошлось воедино, словно магнитом притягивалось. Что же, чёрт подери, должно было произойти? Одну катастрофу Кэйя уже видел. Если честно, второй — даже в половину от прежней — было бы здорово избежать. Крайне желательно. Критически необходимо. Спасибо, кэп.

Это должно было стать веселым приключением. Интересным, ни к чему не обязывающим, даже больше прогулкой чем путешествием, если честно. Хотелось разрядиться и ни о чем не думать, показать Яз будущее, избегая войны с далеками и ту историю с телешоу, конечно. Просто будущее, с их летающими автомобилями, антропоморфными андроидами и путешествиями сквозь космос туда, куда не ступала нога человека. Что-то в этом роде. Что-то, где мне не придется сталкиваться со сложными проблемами и решать их в ущерб себе.
Конечно, этого было слишком много. Не стоило и надеяться. Может быть, именно поэтому я выжидаю, когда ТАРДИС останавливается, и не открываю дверь первой. Пускай Яз посмотрит, что там. Пускай вдохнет свежий воздух одной из земных колоний далеко в космосе и удивится, как же глубоко ее народ умудрился пролезть. Я закрываю глаза, и -
- Доктор? Тут ничего нет...
Ее голос обеспокоен, но она думает, что это старушка ТАРДИС опять занесла нас не туда. Любительница подурачиться. Ясмин понятия не имеет, что это может означать, что это означает, потому что я загривком чувствую, что что-то не то. И первое, что я ощущаю в связи с этим - усталость.
Это чувство преследует меня еще с Флюкса, со всего, что... со всего, что он под собой хранил. С Тектеюн, с часов, которые лежат глубоко в ТАРДИС, так глубоко, что я н найду их, если не захочу. А я не хочу. Но даже несмотря на это, все произошедшее давит невидимым грузом, и я чувствую себя бесконечно уставшим. Бесконечно - примерно столько, сколько длится моя настоящая жизнь.
- Что? Нет-нет-нет, не может быть! Мы точно попали куда надо, - я подскакиваю и подбегаю к Яз, чтобы удостовериться своими глазами, что действительно ничего, просто голый осколок камня, никакого терраформирования, никакого поселения. Ничего. - Не может быть. Она должна быть здесь! Что-то не так.
Что-то не так, и очень серьезно, и, кажется, это касается всего таймлайна и всей истории человеческой расы - я хватаю руку Яз, когда она пытается выйти, и затаскиваю обратно в консольную. Несколько прыжков назад во времени и пространстве под напуганные вопросы Ясмин и мои собственные суматошные ответы - ответы, призванные уменьшить ее панику, но с этим я, кажется, не справилась. Каждый раз за дверью - пустота, тишина. До тех пор, пока я не добираюсь до Земли, а там...
Там нас ждет неприятный сюрприз. Земля больше похожа на Модас, сплошь кибермены, и это выбивает из меня дух. Мы стоим на пороге ТАРДИС, растерянно вглядываясь в толпы марширующих киберменов, и я как будто знаю, откуда это взялось. Как будто еще не мозгом, но подсознанием понимаю, кто этому виной.
- Нам надо что-то с этим делать? Найти, откуда все это началось, устранить то, что помешало истории развиваться как надо, - неуверенно подает голос Ясмин, и я взмахиваю руками.
- Да. Надо. Именно этим я и занимаюсь. Надо найти точку расхождения, но Яз, тебе нельзя со мной идти. История затронула события до твоего рождения, а это значит, что ты можешь существовать только в пределах ТАРДИС. Ты - парадокс, но она защитит тебя, пока я со всем не разберусь.
- Я не оставлю тебя одну!
- Ты меня слышала? - меньшее, что мне сейчас нужно, это препирательства, но как же она упряма! Как и большинство из них, да, но голос разума все больше затеняется в ней... тем, о чем я не хочу думать. - Выйдешь за эти двери - и перестанешь существовать, выйдешь за эти двери - и я не смогу тебя найти! А если даже у меня получится все исправить, я и не буду тебя искать. Если ты меня не послушаешь.
Это жестоко, но это срабатывает. Яз замолкает и уходит вглубь ТАРДИС, оставляя меня наедине с консолью и колотящимися сердцами.
И, когда я нахожу виновника торжества, я ни капли не удивлена.
- Что ты натворил, - зло прошипела я, подходя к Мастеру. - Это была очередная попытка привлечь внимание? Думаешь, я не остановлю тебя?

все мои стихи — угловатый крик,
что застрял внутри примитивных слов.
не хватает всех, ведь один твой смех
станет пищей для моих сладких снов.
в пабе до непривычного шумно — в висках стучит и антонин задумывается, что стоит все же почаще вылезать из той дыры, а еще чаще — взаимодействовать с миром не путем насилия и зеленых вспышек, не закапываясь в многочисленных отчетах их шпионов, заточая себя в четырех стенах.  малфой напротив на молчание собеседника глаза закатывает и долохов невольно цокает — годы идут, а этот мужчина совершенно не меняется. он бы находил в этом долю умиротворения — абраксас — единственное, что осталось от давно разрушенного прошлого, они встречаются в этом пабе из года в год, аккурат день в день, даже оказавшись втянутыми в гораздо большее, чем просто детские забавы. антонин курит за столом, глядя в окно, а рядом с ним словно и не человек — статный, замерзший, как статуя, постоянный в своих привязанностях потомок высших эльфов — раньше от чужой неземной красоты кружилась голова, ныне там, где было сердце, выжжена скорбь по давно ушедшему, ныне чужая безмятежность вызывает лишь глухое раздражение. и так легко представить, что происходит у абраксаса в голове — как статично перещелкиваются мысли подобно вспышкам фотоаппаратов, ловящими десятки кадров или же наоборот, подобно пленке все медленно проматывается к назначенной секунде. если лорд малфой — потомок высших эльфов, князь долохов — пресытившийся лев, отлично знающий, где под лапами земля топкая, зыбкая, а потому речь первым не заводит. за оконным витражом разливаются дождливые сумерки, от чего блики пламени в свечах кажутся маслянистыми, разбиваясь о поверхность деревянных столов, о бока пустующих стаканов. им приносят скотч — столь дешевый, столь дерьмовый, что даже во времена ушедшей юности они никогда не позволили бы себе пригубить нечто столько поганое. ныне их встречи сопровождает лишь эта убогая обстановка, да тишина в большинстве случаев, прерываемая лишь чужими разговорами. абраксасу тяжело отпустить прошлое, также, как и антонину, все еще слепо цеплявшемуся за несостоявшееся подобие счастья. малфой его стремлений больше не понимает, не разделяет, малфой его боится и долохов чувствует это, как гончая кровь во время охоты. они оба знают, что каждый из них хочет сказать, ведь все уж было произнесено давным давно — так почему из года в год, аккурат день в день, их тянет в этот проклятый паб, смотреть в пустые глаза друг друга?

- так странно, столько времени прошло, а постарел из нас двоих лишь я, - наконец нарушает воцарившееся молчание мужчина, затягиваясь и щуря глаза — как делает всегда, выстраивая очередную стену между ними. и объяснять не нужно ничего — среди них больше нет волшебников, мечтавших о возрождении былого величия семей, мечтавших о благородном и торжественном возвращении в мир, подобно чертовому фениксу, восставшему из самого пепла. пожиратель вскользь окидывает посетителей, по привычке, еще со времен работы, проверяя, не грозит ли опасность, хотя единственный, кто мог бы причинить мало мальский вред — как ребенок фыркает на дешевое пойло — единственное, что антонин мог ему дать.

- а я все думаю, что тебе следовало бы сменить сферу деятельности. лорд малфой, бегающий по катакомбам - с удовольствием понаблюдал бы за таким зрелищем, - в глазах антонина мелькает ореховый, янтарный блеск — почти озорной, напоминающий о годах задолго до расцвета теперешнего львиного величия и постыдной нищеты.

- насколько я знаю, слухи об отставке министра до сих пор ходят, так что где-то ты, малфой, все же разводишь пираний. или акул. можешь даже не отнекиваться, - добавляет долохов под тихий смешок, невольно вспоминая времена, когда несмотря на все богатство рода у них все также не было ничего — за спиной пустота и отцовские упреки, а перед лицом — такой же друг-подросток, товарищ по забавам и мечтатель с теми же стремлениями — свалить из этой гребаной, насквозь прогнившей страны, чтобы раскрыть черные крылья. эпохи меняют друг друга, но антонин дотошно помнит каждый момент, проведенный с этим человеком. воспоминания эти подобны смертельному яду, что отравляют носителя, выжигают на костях песнь о смертельной тоске — «не вспоминай» шепчет внутренний голос, но раз за разом дворец из цветных стекол заставляет оборачиваться, раня красочными осколками, впивающимися где-то за сердцем.   отбрасывая в сторону докуренную сигарету, антонин хмыкает, делает глоток скотча и даже не морщится, хотя во рту словно гоблин нассал.

- так странно, что мы все еще встречаемся здесь. хотя гораздо занятнее то, почему сюда приходишь ты, - их общая история впечатляла: свершенными глупостями, своим бессердечием и до странного родной наивностью — о чем еще могли мыслить мальчишки лет шестнадцати, когда в голове гуляет ветер, а в задницу стреляет беспощадный купидон? если бы у антонина еще хватало сил, он бы рассмеялся над тогдашней беспечностью — своей и чужой, но ныне им остался лишь поганый скотч и табуретки, которые под весом туши вот-вот сломаются, натужно скрипя. с момента их расставания и до сегодняшнего дня казалось, что реальность так и не встала на свое место. мужчина напротив в обстановку не вписывается — изящно покачивает ногой в остроносом ботинке, поглядывает на карманные часы, словно и ждет момента уйти, но на деле — о, антонин знает, чего хочет малфой. он мог бы дать ему это, мог бы подпустить его ближе и создать прелестную иллюзию, хотя бы из уважения к их общему прошлому — но вместо этого безжалостно топчет тлеющие угольки, не делая ни шага навстречу. из года в год, аккурат день в день.

сейчас абраксас наверняка встанет и потащит его в место поудачнее, в котором закажет кьянти, смахивая с мантии бусины попавших дождевых капель. запутается рукой в светлых волосах, аккуратно уложенных, как и всегда, изогнет губы в сухой улыбке и заведет обычную, совершенно отстраненную светскую беседу, от которой антонин предпочтет сбежать почти сразу, а может и только через час. после этого они разойдутся, словно ничего не было, будто бы весь благородный облик лорда малфоев не пропах дешевым табаком и пойлом. антонин снова вскочит на баррикады, ведя за собой проливать кровь, а абраксас вновь будет щеголять в светском обществе, сверкая подобно самому прекрасному бриллианту, но и он и антонин знают.. на их сердцах уж слишком долго копится пыль.

[indent] Все происходит слишком быстро. Настолько быстро, что решить, какие последствия ее ждут, Женя не успевает. Она просто смотрит, просто дрожит // не от холодного ветра, едва может дышать, когда встречается со взглядом Дарклинга.
[indent] Похоже, только что ее жизнь превратилась в пепел, который был подхвачен бесцеремонным холодным ветром, развеян над морской гладью.
[indent] Ведь все было так просто - служи Дарклингу и получишь желаемое. Женя хотела две вещи: красный кафтан и перестать быть изгоем. И эти две вещи открывали ей новые возможности, хотя не давали ей шанс на любовь Давида, но об этом она бы подумала потом. Годы в рабстве у капризной царицы и похотливого царя-насильника во имя светлого будущего, о котором ей рассказывал генерал, стоит только сомнения охватить хрупкие мысли маленькой портнихи, требовали завершения. Для чего должно было хватить п о с л у ш н о с т и и п о к о р н о с т и.
[indent] Что ей стоило в т о р о й раз предать Алину? Кто такая Алина? Всего лишь потерянный гриш, найденный случайно. Всего лишь бесценный камень в сокровищах Дарклинга. Всего лишь искренняя девушка, которая в самом деле не понимала, куда попала. Женю едва ли сомнения мучили, когда она не отсылала письма Старковой ее другу-следопыту. Женя легко убедила себя, что так будет лучше, и в первую очередь для Алины. Каждому гришу приходится отказываться от прошлого во имя будущего, кому-то раньше, кому-то позже, и Алина так же должна была принять подобный выбор. Женя только помогла, самую малость. Но что ж так трудно оказалось руководствоваться теми же мыслями, стоя перед Алиной уже в красно кафтане? Почему простые слова ранили так сильно? Почему не выстрелила?
[indent] Этот вопрос Женя задает себе на секунды раньше, чем он звучит голосом Дарклинга, вибрирует где-то в солнечном сплетении. Пальцы каленым железом впиваются в плечо, даже сквозь ткань кафтана обжигают. Женя не удивится, если раздевшись, обнаружит ожоги от соприкосновения со злостью Дарклинга // еще одни следы чужого гнева в довесок к следам чужой немощности //.
[indent] - Я не... не смогла, - выдыхает Сафина, но ветер так буянит, что ее слова могут в нем потеряться. Ветер дергает полы кафтана, дергают выбившиеся пряди волос из-под шпилек, но холода нет, есть изнуряющий жар страха. Он ее убьет. Убьет за то, что медлила, а Женя столько всего сделать не успела: извиниться перед Алиной, добить старого царя, поцеловать Давида.
[indent] Так много всего, чему не суждено сбыться. Потому, что ей не хватило ума нажать на курок.
[indent]  Дарклинг дергает ее, куда-то за собой тащит. Каким-то чудом Женя умудряется не упасть, пусть и спотыкается. Перед глазами пролетает вся жизнь, где-то слышится сочувственный возглас, на миг кажется, что это конец. А потом звуки замолкают. Нет ветра, нет чужого страха, остается только собственный страх в тиши каюты // чьей? Женя не может опознать //. Сафина отступает от Дарклинга, каждым шагом пытается увеличить дистанцию между ними, но она сокращается. Воздух тяжелеет, дышать почти невозможно, Женя хочет закричать, упасть в ноги генерала, своего повелителя, спросить, сколько от нее еще требуется жертв, когда она отдала почти что самое ценное, променяв все это на иллюзорную свободу, пропитанную ядом на собственной коже.
[indent] Сафина спиной о стол упирается, отступать дальше некуда. Пальцы, белеющие костяшками, впиваются в край столешницы, словно без этого Женя упадет. Она пытается дышать, лихорадочно ищет ответ на хлесткий вопрос. Вскидывает взгляд на Дарклинга, снова делает вдох. Голос дрожит, но она упрямо произносит:
[indent] - Мой пистолет заклинило.
[indent] Женя куда-то его отшвырнула, теперь и не найти, не доказать ее маленькую ложь. А может не ложь? Может, все дело не в непослушных пальцах портнихи, не в ее помутнении рассудка, а в том, что пистолет в самом деле был не рабочим? Голос неожиданно крепнет вместе с уверенностью:
[indent] - Порох, наверное, отсырел.
[indent] Это неизбежно, когда находишь в месте, где высокая влажность. Это неизбежно на корабле. Женя молится мысленно всем святым, чтобы после ее слов Дарклинг Давида не назначил виноватым за ее оплошность // ошибку.
[indent] - Прости меня, я... я не виновна. Но я искуплю свою оплошность, - тонкие бледные пальцы впиваются в темный кафтан Дарклинга, Женя, искушенная придворной жизнью, в атаку бросается: - Ты ранен. Могу я посмотреть?

Как-то в детстве потерялась Марья в Тёмном лесу. Скакала босыми ногами по мягким моховым кочкам, бежала за сверкающей стрекозой с большими разноцветными крыльями и опомнилась только, когда ветви корявые зацепили подол её темно-синего сарафана. Наказывали ей тётки, чтобы лучше под ноги смотрела, чем ворон считала. Припоминали ей, как уже падала она в реку с небольшого пригорка и колени в кровь разбивала, пытаясь поймать воздушного змея. Но всё Марье было нипочем. Подумаешь, разбитые коленки да царапины на руках, когда волшебный мир такой яркий, манящий и добрый. Не было у неё до этого раза возможности поиграться с потусторонним. А Тёмный лес манил своими секретами и загадками. А загадки разгадывать Марья всегда любила. Вот и тогда ей пришлось обернуться назад и увидеть, как деревья по обе стороны обступили её тропинку и загородили собою путь домой. Призадумалась царевна и заметила, как на её маленькое девичье плечо присела та самая озорница-стрекоза. Завела проказница её в самую чащу недоброго леса. Как теперь дорогу домой сыскать и не быть съеденной серыми волками али ещё кем недобрым?
Присела Марья на пенёк и принялась думать-гадать, кто же ей смог бы помочь выбраться из Тёмного леса? Может, сам Лес и отпустит её, попроси она ласково? Поднялась она на ноги, поклонилась Лесу в пол так, что длинные растрёпанные косы опустились на залитую росой зелёную траву. Улыбнулась Марья и озвучила громко свою просьбу – домой вернуться, к Морскому царю. Не хотелось ей ветки ломать да биться с кем-то. Не умела ещё и доброй слишком была. Но Лес ей ничего не ответил. Как бы Марья ни просила его, как бы не уговаривала и не обещала кланяться всегда, когда видит его, не слушал он её. Забрал к себе Лес царевну и решил не отпускать. И только она собралась пробираться сквозь колючие ветви, как схватил её кто-то сзади и прижал к себе крепко, шепнув тихо на ушко: «Ох, глупые нынче царевны пошли! Всё в добро верят, а их косточки потом ходи собирай по всей чаще!» То Леший ей встретился, а перед глазами Аука запрыгал и рукой своей зеленой в живности всякой дорогу царевне указал: «Сыт Лес сегодня, царевна. Поиграть с тобой захотел. Потому и мы тебя так быстро нашли и домой, так уж и быть, проводим.»
На краю леса обернулась на них Марья, поклонилась в пол и хотела было поблагодарить обоих, но покачал головой косматой Леший и шёпотом промолвил: «Не играй, царевна, так больше. Не ходи никуда одна. Ни с кем в Тёмном лесу не заговаривай. Никто там тебе никогда не поможет просто так, а то и съедят, даже заметить не успеешь. Заруби себе это на носу! Темнота – враг твой!»

Темнота – враг мой.
Вот уже двадцать шесть лет она жила с ощущением, что вокруг неё не новый «технологичный» мир, а Тёмный лес: всё ветки свои корявые сводит и дорогу домой, до Вани, прячет. А недавно ей и вовсе показалось, что смирилась она наконец-то, что не встретит Ваню больше. Нет его, а был ли – никто ей и не ответит на этот вопрос. Водяной, услышав ночные размышления царевны, плескающейся в ванне, только привычно улыбнулся и молча закурил, не желая вступать в очередные словесные бои на тему, которая себя уже изжила. Жизнь в Тёмном лесу не так уж и плоха, если знать, с кем дружить, а кого стороной обходить. Леший и Аука были не совсем правы.

Оставив мужа в столице, царевна отправилась в Северную холодную. Пришла пора заняться любимым делом – контакты новые заводить. Привезла она с собой целые сундуки роскошных нарядов из тканей, каких и сейчас днём с огнём не сыщешь. Решила, что найдёт ещё одного купца-инвестора для открытия своих ресторанов в Санкт-Петербурге, а то в Москве их уже и так было достаточно. Хотелось ей чего-то нового, своего, без помощи Водяного. А он лишь рукой махнул и сказал, что через пару дней сам к ней явится, посмотреть, чего она там на своих приёмах отыскала. Заодно, может, и сам кого интересного встретит для будущих деяний.
Настроение у Марьи было прекрасное до самого отъезда. Но как только переступила она порог поезда, появилось предчувствие, что случится что-то важное через семь сотен километров отсюда. Страшно ей стало всего на один миг, а когда поезд тронулся, она погладила своё новое обручальное кольцо и вдруг захотела снять его. Но не стала. С ним куда спокойнее, чем без него.

Обычно дождливый город встретил её ярким солнцем в светло-голубом небе и длинной блестящей машиной черного цвета. Вкусными завтраками и улыбчивыми людьми, которые как будто всегда были счастливы. И с каждым часом становилось  Марье не по себе.
И как только решила она, что позволит себе выдохнуть и бояться больше нечего, встретила Ивана-царевича. Вот так легко, проходя по коридору одного из известных ресторанов и вовремя подняв глаза, она увидела своего Ивана, идущего прямиком на неё. Сердце в груди завыло умирающими волками, руки покрылись мурашками, словно в воду морскую нырнула, а ноги перестали слушаться, будто утопая в дремучем болоте. Он так безмятежно выглядел, смотря на неё. Так легко подошёл и произнёс какие-то совершенно несвойственные ему слова. Не назвал по имени, не обнял, не припал к ногам её прощения просить. Ничего не сделал, кроме как улыбнулся и отвесил обычный комплимент её «сказочной красоте». Не признал?.. Не признал.
Марья еле-еле руку отняла от себя и, аккуратно приподняв, махнула ему, чтобы прочь шёл с её пути. Бросив «С дороги, царевич», обошла его и направилась к выходу, позабыв про деловой ужин, людей, что ждали её, и про Тёмный лес, что тоже ожидал её снаружи ресторана.

Сутки прошли, как они увиделись. Не бежал он за ней на улицу, не пытался найти, а Марья сама не рвалась к нему, хотя столько лет ждала его каждое утро, чтобы обнять и приласкать своего могучего героя. Видать, случилось с ним что-то. Заколдовал кто? Кощей? Баба-Яга али кто другой поигрался? Может, сам так решил, что не нужна она ему боле? Или при переходе в этот злачный мирок всё поменялось само собой?.. Мучилась Марья разными вопросами, но одна мысль о том, что забыл он её одновременно резало сердце на две части и согревала, что, может, не найдёт их Кощей, а, значит, и жить им в Тёмном лесу спокойнее будет.
На следующий день собралась Марья уезжать из Северной. Отменила все встречи и дела, перенесла разговоры на звонки и уже сообщила Водяному, чтобы скорее встречали её на Ленинградском вокзале, но вдруг оповестили её об одном важном приёме, куда должен был приехать владелец здешней известной сети ресторанов. Захотелось пригласить его к себе в гости в Москву и обсудить важные вопросы «дома», только ей намекнули, что для подобного приглашения лучше бы для начала познакомиться вживую и перекинуться хотя бы парой «добрых слов». Слыша такое в «Темном лесу», Марья улыбалась пуще прежнего. И эти люди говорили ей про доброту – за сто лет переубивали миллионы ни в чем неповинных душ, а сами добрых слов ждали. Ладно, подумала Марья, что вряд ли на благотворительном вечере Ивана встретит. Отказалась она слушать сердце своё, клокочущее внутри, словно крылья той сверкающей стрекозы из леса. Билось сердце внутри быстрее обычного. Боялось её сердце, а Марья лишь качала головой, застегивая сбоку своё темно-синее длинное платье.

Шампанское лилось рекой. Красивые люди в красивых нарядах, яркие улыбки и звон бокалов сопровождались известными музыкальными композициями в классическом исполнении. Многие танцевали, был слышен чей-то радостный смех. Марья уже минуть двадцать беседовала про возможное крупное сотрудничество, всячески игнорируя беснующееся сердце. Она знала, что Иван-царевич был где-то рядом. И ей бы стремглав бежать отсюда, но чувствовала, что в этот раз хотелось ещё немного посмотреть на него. Лучше издалека, но если он снова осмелится подойти к ней, то Марья попробует поотгадывать, что же с ним случилось и давно ли он в этом мире жил без неё.

Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается.
Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

[indent] Отложив перо, Гермиона устало вздохнула и сдвинула рукав, чтобы посмотреть на часы. Старенькие, с потёртым бежевым ремешком и помутневшим стеклом, украшенным мелкими царапинами, они через многое прошли вместе с ней. Гермиона носила их с третьего курса и даже не думала менять на новые. Это было что-то привычное. Что-то родное. Из тех времён, когда жизнь была проще, более понятной и предсказуемой.
[indent] Стрелки укоризненно показывали половину восьмого. Рабочий день закончился полчаса назад.
[indent] «Задерживаешься на работе допоздна».
[indent] Блять.
[indent] Голос Малфоя в голове прозвучал так отчётливо, словно он сидел в кабинете собственной персоной, глядя своим фирменным насмешливым взглядом. Память услужливо воспроизвела слова блондина до мельчайших интонаций. Не вопрос. Утверждение. Он был абсолютно уверен в своей правоте. Самое противное заключалось в том, что он не ошибся.
[indent] Грейнджер опустила глаза на исписанный мелким убористым почерком пергамент. Сделав над собой решительное усилие, она отодвинула его в сторону и сердито воткнула перо в подставку. Ведьма со школы терпеть не могла, когда Малфой оказывался хоть в чём-то прав в отношении неё, но сейчас не стала отрицать его правоту. Во всяком случае, перед собой. Она надеялась, что слизеринец воздержится от язвительных комментариев при следующей встрече, которая — Гермиона не сомневалась — состоится в ближайшее время. В допросной их разговор не закончился. Прежде чем встать из-за стола, женщина прикрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов. И куда подевалась её хвалёная уравновешенность?
[indent] Утром, по крайней мере, была на месте. Чёрт бы побрал этого хорька.
[indent] Не считая спонтанной встречи с осколком прошлого, день прошёл сносно. Буйствовавший оборотень был успешно пойман и передан для дальнейших разбирательств соответствующим инстанциям. Корректировать память случайным свидетелям пришлось по минимуму. Обошлось даже без травм, не считая ушибленного бедра, на котором к утру останется шикарный синяк, но на фоне исполненного долга то были мелочи. Гермиона невольно задалась вопросом, как прошёл день у Драко, и подавила желание отвесить себе самой затрещину. Хватит о нём думать! Своим внезапным появлением слизеринец подкосил привычный порядок вещей и нагло влез в её мысли обеими ногами.
[indent] Пообещав себе, что утром закончит отчёт первым делом, Грейнджер застегнула на все пуговицы приталенный старомодный китель, чей дизайн явно был срисован ещё с военной формы времён Второй мировой. Волшебники упорно не желали следовать за последним писком магловской моды, однако тот факт, что они отказались от неудобных рабочих мантий, можно было считать прогрессом. Как маглорождённой, Гермионе порой тяжело было понять логику некоторых явлений магического мира.
[indent] «Знаешь, Грейнджер, не всё в мире требует твоего понимания».
[indent] Ведьма издала тихий смешок, на этот раз отреагировав на усевшегося в голове Малфоя более благосклонно. Потому что здесь он точно ошибался.
[indent] Выйдя из лифта, женщина повернула в сторону входа для посетителей, на ходу накидывая на себя пальто. Большинство сотрудников, в чьи привычки не входило жить на работе, отбыли по домам, поэтому ведьме не составило труда издалека заметить пятно знакомых платиновых волос. Малфой расположился на лавке под раскидистыми листьями монстеры, выглядя если не хозяином этого места, то уж точно важным гостем. Гермиона фыркнула. Он будто совсем не изменился со школы. Она честно призналась себе, что ей это нравится. Немного. Совсем чуть-чуть. Потому что ностальгия и вся такая фигня.
[indent] — Ты снова решил взять на себя роль моего личного сталкера?
[indent] Грейнджер остановилась перед блондином со скрещенными на груди руками, глядя на него с лёгкой усмешкой а-ля «Так и знала, что найду тебя здесь». Она чуть отклонилась назад и наклонила голову к плечу, естественно, заинтересовавшись книгой в руках мужчины, пытаясь увидеть на потрёпанной обложке название.
[indent] «Мелюзина».
[indent] Гермиона приподняла брови, удержав почти готовую сорваться с языка реплику. Драко начал меняться ещё на последнем курсе Хогвартса, так что не стоило тыкать его носом в то, что он читает магловскую литературу. Наверняка для него это стало уже привычным. И всё же... несколько лет Гермиона его не видела. Поэтому для неё сочетание образа Драко Малфоя с чем-то магловским было своего рода нонсенсом.
[indent] Она не могла не отметить, что без синяков на лице и в чистой одежде Малфой прекратил походить на полуночного забулдыгу, насильно выставленного из бара. В сочетании с расслабленной позой он действительно производил впечатление, оставаясь поразительно аристократичным даже в своей небрежности, и Грейнджер не могла понять, как ему это удаётся. Она была не из тех женщин, чьи ноги подкашивались при виде красивых мужиков, но признавала, что выглядел Драко эффектно.
[indent] — Рискну предположить, что ты хотел продолжить наш разговор?
[indent] Вопрос прозвучал достаточно нейтрально. Гермиона подавила в зародыше ехидное дополнение, что после этого диалога ей понадобится либо алкоголь, либо массаж плеч. Она устала после смены и не хотела нарываться на ссоры, а тем более становиться их катализатором.

[indent] Отложив перо, Гермиона устало вздохнула и сдвинула рукав, чтобы посмотреть на часы. Старенькие, с потёртым бежевым ремешком и помутневшим стеклом, украшенным мелкими царапинами, они через многое прошли вместе с ней. Гермиона носила их с третьего курса и даже не думала менять на новые. Это было что-то привычное. Что-то родное. Из тех времён, когда жизнь была проще, более понятной и предсказуемой.
[indent] Стрелки укоризненно показывали половину восьмого. Рабочий день закончился полчаса назад.
[indent] «Задерживаешься на работе допоздна».
[indent] Блять.
[indent] Голос Малфоя в голове прозвучал так отчётливо, словно он сидел в кабинете собственной персоной, глядя своим фирменным насмешливым взглядом. Память услужливо воспроизвела слова блондина до мельчайших интонаций. Не вопрос. Утверждение. Он был абсолютно уверен в своей правоте. Самое противное заключалось в том, что он не ошибся.
[indent] Грейнджер опустила глаза на исписанный мелким убористым почерком пергамент. Сделав над собой решительное усилие, она отодвинула его в сторону и сердито воткнула перо в подставку. Ведьма со школы терпеть не могла, когда Малфой оказывался хоть в чём-то прав в отношении неё, но сейчас не стала отрицать его правоту. Во всяком случае, перед собой. Она надеялась, что слизеринец воздержится от язвительных комментариев при следующей встрече, которая — Гермиона не сомневалась — состоится в ближайшее время. В допросной их разговор не закончился. Прежде чем встать из-за стола, женщина прикрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов. И куда подевалась её хвалёная уравновешенность?
[indent] Утром, по крайней мере, была на месте. Чёрт бы побрал этого хорька.
[indent] Не считая спонтанной встречи с осколком прошлого, день прошёл сносно. Буйствовавший оборотень был успешно пойман и передан для дальнейших разбирательств соответствующим инстанциям. Корректировать память случайным свидетелям пришлось по минимуму. Обошлось даже без травм, не считая ушибленного бедра, на котором к утру останется шикарный синяк, но на фоне исполненного долга то были мелочи. Гермиона невольно задалась вопросом, как прошёл день у Драко, и подавила желание отвесить себе самой затрещину. Хватит о нём думать! Своим внезапным появлением слизеринец подкосил привычный порядок вещей и нагло влез в её мысли обеими ногами.
[indent] Пообещав себе, что утром закончит отчёт первым делом, Грейнджер застегнула на все пуговицы приталенный старомодный китель, чей дизайн явно был срисован ещё с военной формы времён Второй мировой. Волшебники упорно не желали следовать за последним писком магловской моды, однако тот факт, что они отказались от неудобных рабочих мантий, можно было считать прогрессом. Как маглорождённой, Гермионе порой тяжело было понять логику некоторых явлений магического мира.
[indent] «Знаешь, Грейнджер, не всё в мире требует твоего понимания».
[indent] Ведьма издала тихий смешок, на этот раз отреагировав на усевшегося в голове Малфоя более благосклонно. Потому что здесь он точно ошибался.
[indent] Выйдя из лифта, женщина повернула в сторону входа для посетителей, на ходу накидывая на себя пальто. Большинство сотрудников, в чьи привычки не входило жить на работе, отбыли по домам, поэтому ведьме не составило труда издалека заметить пятно знакомых платиновых волос. Малфой расположился на лавке под раскидистыми листьями монстеры, выглядя если не хозяином этого места, то уж точно важным гостем. Гермиона фыркнула. Он будто совсем не изменился со школы. Она честно призналась себе, что ей это нравится. Немного. Совсем чуть-чуть. Потому что ностальгия и вся такая фигня.
[indent] — Ты снова решил взять на себя роль моего личного сталкера?
[indent] Грейнджер остановилась перед блондином со скрещенными на груди руками, глядя на него с лёгкой усмешкой а-ля «Так и знала, что найду тебя здесь». Она чуть отклонилась назад и наклонила голову к плечу, естественно, заинтересовавшись книгой в руках мужчины, пытаясь увидеть на потрёпанной обложке название.
[indent] «Мелюзина».
[indent] Гермиона приподняла брови, удержав почти готовую сорваться с языка реплику. Драко начал меняться ещё на последнем курсе Хогвартса, так что не стоило тыкать его носом в то, что он читает магловскую литературу. Наверняка для него это стало уже привычным. И всё же... несколько лет Гермиона его не видела. Поэтому для неё сочетание образа Драко Малфоя с чем-то магловским было своего рода нонсенсом.
[indent] Она не могла не отметить, что без синяков на лице и в чистой одежде Малфой прекратил походить на полуночного забулдыгу, насильно выставленного из бара. В сочетании с расслабленной позой он действительно производил впечатление, оставаясь поразительно аристократичным даже в своей небрежности, и Грейнджер не могла понять, как ему это удаётся. Она была не из тех женщин, чьи ноги подкашивались при виде красивых мужиков, но признавала, что выглядел Драко эффектно.
[indent] — Рискну предположить, что ты хотел продолжить наш разговор?
[indent] Вопрос прозвучал достаточно нейтрально. Гермиона подавила в зародыше ехидное дополнение, что после этого диалога ей понадобится либо алкоголь, либо массаж плеч. Она устала после смены и не хотела нарываться на ссоры, а тем более становиться их катализатором.

Ты больше мне не звонишь. Не приглашаешь на, уже ставшие нашей маленькой традицией, ужины в китайском квартале. Не предлагаешь подвезти по утрам, после ночей в твоеймоей квартире. Не оставляешь на моем столе кофе в белоснежном бумажном стаканчике с лаконичной подписью "Ким". Казалось бы, можно обойтись и без кофе, ждущего перед работой, или на худой конец пойти налить его самой, разве для этого когда-либо нужны были другие люди? Оказалось, нужны, ведь кофе уже будет совсем не тот, не согретый твоими руками, и поездка на работу станет совсем не такой уютной и веселой, а освободившиеся вечера будет предательски нечем заполнить. Я ведь раньше и не понимала совсем, как много места ты занимал в моей жизни, как много значил для той Ким, которой я была. Теперь, рабочими буднями, украдкой ловя твой сосредоточенный на бумагах взгляд, мне от чего-то становилось так пусто, неуютно, душа все рвалась вернуться назад домой, а дома больше не было. Ведь люди не могут быть домами. Наверное. Все, кроме тебя.

Мне с трудом удается заснуть в три ночи. Вереница бесконечных мыслей, словно рой мелькающих звезд в угольно-черной материи вселенной, окутывает меня даже тогда, когда я закрываю глаза. Воспоминания из прошлого, заботы настоящего и опасения будущего яркими картинками мелькают в голове, прежде чем тихо остановиться и погрузиться в темноту, где, всего на несколько часов сна, нет ничего. Только тишина.
Из глубокого сна вырывает звонок. Непривычный, резкий, бьющий по ушам. В ночном полумраке я нащупываю смартфон и, щурясь от яркого света, нехотя открываю глаза.

Рузек.

И без того короткий, до невозможности, сон снимает как рукой, а сердце уходит в пятки. Ты вряд ли звонишь в четвертом часу утра чтобы поговорить, особенно, когда за последние несколько недель не проронил в мой адрес ни слова. Я чувствую, я знаю, что что-то случилось, и сразу же жму зеленую кнопку ответа, но вместо привычного "Привет, дорогая", меня встречает только слабое прерывистое "Ким... Ким...". И выстрелы на фоне. Сердце пропускает несколько ударов. Я в панике задаю тебе миллион вопросов - где ты, все ли с тобой в порядке, но ты уже не слышишь, и твой теряющийся голос сменяется частыми гудками.

- Знаешь, ты ведь можешь этого не делать, - в твоих глазах читается неподдельное беспокойство, пока ты наблюдаешь за тем, как я, в какой-то жуткой мини юбке, готовлюсь пойти под прикрытие, слегка размазывая ярко алую помаду на губах и, как советовала Надя, туша огонек в глазах. Прилежно стараюсь сойти за дешевую шлюху, ведь так нужно для дела.
Я знаю, что ты против, но сказать поперек ничего не можешь - с нашего первого поцелуя прошла всего неделя. Неделя с того вечера, когда мы решили сделать вид, что ничего не было. Жаль только, сложно притворяться, что тебе все равно, когда на самом деле беспокоишься о ком-то гораздо сильнее, чем следовало бы, да?
- Им нужно что-то масштабное и ты, как никто другой, знаешь, что это правда. Просто... - мы стоим в этом дверном проеме, друг напротив друга, совсем близко, и я, набравшись храбрости, заглядываю тебе в глаза, - Прикрой меня, ладно?
Тебе кажется, что к этому заданию я отношусь слишком серьезно. По-настоящему переживаешь, что со мной может что-то случиться, но понимаешь, что выслужиться перед Войтом для меня куда важнее, чем просто постараться вернуться с задания целой и невредимой, поэтому тебе ничего не остается, кроме как кивнуть в молчаливом согласии:
- Прикрою.
Именно в этот момент ты решаешь, что если не можешь остановить меня, то хотя бы будешь рядом, только чтобы всего через несколько часов найти меня в ванной избитой в первый раз.

Сразу же после твоего звонка я начинаю судоржно собираться, параллельно набирая сержанта Войта. Трубку он поднимает не сразу, но едва мне удается до него дозвониться, он тут же понимает о чем именно я говорю и приказывает собрать весь отдел. Уже в участке, стараясь сохранять холодный рассудок, я выверенно рапортую все, о чем знаю: звонок от тебя поступил в 03:48, никакой информации о твоем местонахождении мне получить не удалось, но по голосу было слышно, что ты можешь быть ранен. Кевин забирает мой телефон, чтобы попытаться отследить звонок, верит, что ты еще можешь позвонить, но Войту это, похоже, не нужно - он прекрасно знает где ты находишься и что с тобой происходит, но от чего-то тянет время. В такие моменты мысленно мне хочется кричать от безысходности - все все знают, но никто не пытается ничего сделать чтобы тебе помочь. Когда сержант наконец отдает приказ, патрульные, скорая помощь, саперы и весь отдел расследований собирается у старых складов с контейнерами на набережной реки Мичиган. Территорию вокруг склада оцепляют, всюду слышатся сирены полицейских машин и карет скорой помощи, но снова все чего-то ждут.

Сообщение о заложенной на складе бомбе. Саперы должны прочистить территорию, прежде чем на нее пустят кого-то из полицейских. Таков чертов протокол, который почему-то нельзя обойти, зная, что где-то там, среди заброшенных контейнеров, прямо сейчас за свою жизнь сражается их товарищ.

- И что, мы собираемся стоять и ждать пока Адама там убьют?! - цепляясь за последнюю ниточку надежды, я перевожу взгляд с Войта на Этуотера и Холстеда, - Кевин? Джей?

Я понимаю, что Войт вряд ли разрешит мне войти на территорию одной, особенно после сообщений о бомбе, но до последнего надеюсь, что Кевин и Джей будут на моей стороне, но вместо слов поддержки получаю в ответ лишь короткое "прости, Ким, но так будет правильнее" и неловкие переглядывания Холстеда с Этуотером. Все такие смелые, когда нужно спасать безымянных жертв, нарушают правила направо и налево, но едва в беде оказывается офицер, как все почему-то вспоминают о протоколах.

- Поверить не могу, - в шоке я пячусь назад, не найдя что ответить.

- Берджесс, это приказ. Мы ждем пока саперы проверят местность и только потом идем за Рузеком. Ты слышишь меня? - Войт делает несколько шагов мне на встречу. Он старается сделать как можно больший упор на слове "приказ". Еще чуть-чуть и он бы добавил: Бержесс, одумайся, стой здесь и жди. Но я не могу ждать. Не тогда, когда речь о тебе, а счет идет на минуты.

- Но там Адам! Наш Адам! - я вскидываю руки, - Адам, который никогда не бросал тебя, Кевин. Адам, который до последнего делал все, чтобы найти тебя, Джей, когда ты пропал. Адам, который беспрекословно исполняет все ваши поручения, сержант. И вы хотите чтобы мы ждали до тех пор, пока не станет слишком поздно и со склада не вынесут его тело?!

- Берджесс, оставайся с патрульными снаружи и не вздумай идти внутрь.

Я быстрым шагом удаляюсь от группы и уже даже не слышу ни сержанта Войта, пытающегося меня вразумить, ни Кевина и Джея, кричащих мне что-то в спину. Все, что меня сейчас волнует - это успеть найти тебя, и плевать кто что скажет.

- Ким! Ким, ты в порядке? - шесть лет спустя ты врываешься в номер того злополучного мотеля, опоздав всего на две минуты, и застаешь меня в ванной. Снова. Снова окровавленной, избитой, как в тот день, когда ты обещал прикрыть меня, но в этот раз находящейся на четвертом месяце беременности твоим ребенком.
- Я не знаю, я не знаю, я не знаю, - от резкой боли внизу живота я сжимаюсь в комок, теряя способность говорить. Ссадины на руках, голове и лице, алыми кровавыми пятнами расплывающиеся по моей влажной коже, будто перестают существовать в тот момент, когда я понимаю, что прямо сейчас теряю нашего с тобой ребенка. Меня разрывает от боли, досады, обиды, но на короткое мгновение, всего на секунду, ловя твой блуждающий беспокойный взгляд, я нахожу в себе силы не сдаться и жадно схватиться за твои плечи как соломинку, которая может меня спасти, - Пожалуйста, помоги мне.
И ты делаешь то, что делал уже много раз - поднимаешь меня на руки и уносишь к карете скорой помощи. Всю дорогу в больницу ты держишь меня за руку, тихо повторяя: - Все будет хорошо, дорогая, все будет хорошо.
А я тебе верю, ведь ты всегда сдерживал обещания.

Я заряжаю пистолет и вхожу на территорию старого грязного склада. Вокруг густой полумрак, разбавленный лишь редкими позвякивающими фонарями, что освещают незначительную часть территории. Где-то вдали слышны шаги саперов с рациями и одинокие глухие выстрелы. Несколько осторожных шагов вперед, затем еще столько же вправо - пространства между рядами больше напоминают темный лабиринт, но я продолжаю идти, прислушиваясь к каждому малейшему шороху, в надежде, что смогу найти тебя до того, как станет слишком поздно. Еще несколько метров и миллиметрах от меня пролетает пуля, едва задевая правое плечо. Я делаю несколько выстрелов, пока тот, кто стрелял в меня, не замолкает не то оказавшись раненным, не то убежав, но теперь они знают, что ты больше не один.

Продолжая медленно перешагивать камни и мелкие палки, чтобы не создавать лишний шум, я прижимаюсь спиной к одному из стеллажей и слышу едва уловимый стон. Направив пистолет на источник шума, я осторожно отодвигаю край стеллажа, прежде чем замереть в потрясении - вместо сидящего в засаде наркоторговца передо мной предстаешь раненный ты.

- Адам!

В твоих глазах сначала читается шок, затем какое-то неописуемое облегчение, в то время как все мои страхи однажды найти тебя умирающим, смешанные с всепоглощающей радостью от того, мне удалось тебя найти, в одно мгновенье становятся явью.

- Тише, тише, это я, - я пробираюсь за стеллаж к тебе и, слегка дрожащей от переполняющих эмоций и тревоги, рукой касаюсь твоей, - Я здесь и никуда не уйду.

Мой взгляд ловит следы огнестрельных ран у тебя на грусти и бедре - густая алая кровь, уже начинающая сворачиваться, все еще сочится сквозь одежду. Повсюду капли крови, которой покрываются мои ладони, едва я касаюсь твоей майки и брюк. Нужно остановить кровотечение, пока ты не потерял еще больше крови, иначе я просто не смогу тебя отсюда вытащить, так что я стягиваю с себя белоснежный джемпер, оставшись в одной тонкой светлой майке, и, слегка порвав на лоскуты, перетягиваю им твою ногу, а оставшимся кусочком, что почти сразу становится багровым, накрываю рану на груди.

- Мы выберемся отсюда, слышишь? Я не позволю тебе потерять сознание до того, как ты пригласишь меня на ужин, - я пытаюсь неловко шутить, взваливая тебя на целое плечо и помогая принять сидячее положение, - Отлично, ты хорошо справляешься. Сможешь идти, оперевшись на меня?

То же самое, что  и выше писал х)